ПОМАНСКАЯ Екатерина Николаевна
«В парке», 1959 г. Очень хорошая сохранность! ...

«В парке», 1959 г. Очень хорошая сохранность! Бумага, пастель уголь, гуашь. 40,3х28,7 см. Работа не оформлена. Из коллекции Льва Евгеньевича Кропивницкого. Работа «В парке» (1959) экспонировалась с 16.XI.2007 по 15.III.2008 на выставке «PRIVACY. Вход разрешен» в Пермской государственной художественной галерее.

ПОМАНСКАЯ Екатерина Николаевна (1908 – 1964) – живописец, график. Член МОСХ. Жила и работала в Москве в городке художников на Верхней Масловке.

Работы художницы находятся в собраниях:

Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина (Москва);

Государственного музейно-выставочного центра «РОСИЗО» (Москва);

Мурманского областного художественного музея;

Нижнетагильского музея изобразительных искусств;

Саратовского государственного художественного музея им А.Н. Радищева...

«Небольшого роста, с вздернутым носиком и очень голубыми глазами, женственная в движениях, в голосе, и в том особом милом, беспомощном выражении, которое дается некоторым девочкам от рождения и которое не имеет ничего общего со свойствами характера и жизненным опытом. С сыном Алешей они жили очень дружно – сначала в деревянном скрипучем доме на Масловке, а потом переехали в крошечную квартирку – как сейчас помню, с сидячей ванной, где-то там же – на той же Масловке.

Как-то в наш первый университетский год – это еще было в деревянной квартире – мы целой оравой встречали у Алеши рождество. Все, как полагается – с елкой и настоящими свечками, потрескивающими на ветках. Екатерина Николаевна запекла в пирог монетку, на счастье, но монетка попалась двоим – кто обманул, и кому из двоих в действительности досталась монетка, и досталась ли – никто так и не узнал, и в этом было предчувствие чего-то неподдающегося простой обыкновенности.

По зову этого предчувствия, или по схожести характеров, мы очень подружились с Екатериной Николаевной – несмотря на разницу в возрасте, на удивление равноправно. Она меня познакомила с некоторыми из своих друзей – коллег – с Володей Вейсбергом, Мишей Левидовым-Однораловым, Таней Киселевой. А я познакомила ее с лучшим, что у меня было – с родителями. Удивительно, но дружбы у нее с ними не получилось. Хотя именно у нас дома я увидела то, что у них было общего – какая-то абсолютная непричастность к номенклатурной причастности, и чреватая этой непричастностью, унизительная и вместе с тем благородно-пристойная бедность. Меня поразила их с мамой схожесть-несхожесть – схожесть – сетчатые перчатки, в которые обе прятали наработанные руки, бегущая, хоть и тщетно – скрываемая, непослушная дорожка на чулках – и несхожесть – очень заметная и потому неописуемая.

Позже Екатерина Николаевна написала мой портрет темперой на бумаге, и судьба этого портрета как-то тоже символична. Алеша прислал его мне почему-то через Сан-Франциско, беззаботно свернув в трубочку. Когда мы его попытались развернуть, трубочка не хотела оставаться в развернутом виде и съеживалась. Пришлось ее на ночь расстелить на полу – продержать в развернутом виде, пока не привыкнет. Утром я глянула на портрет и ужаснулась – он рассыпался в прах. Стояло влажное нью-йоркское лето – иссушающий кондиционер разрушил хрупкую темперу. Екатерины Николаевны тогда уже давно не было в живых, и портрет этот ушел в память о ней.

Помню, она тяжело умирала, я боялась пойти навестить, а папа сказал – будь человеком, если не пойдешь – никогда себе не простишь, надо пойти на память – это важно, и я пошла на рынок, купила не цветов, а клубники, как мама надоумила – позже я поняла, сколько в этом было такта – родители того времени знали что такое воспитание чувств.

Эту последнюю встречу трудно описывать. Алеша был не просто хорошим сыном – он продлевал часы и минуты умирающей маме с той нежной сыновней заботой, которая, пожалуй, и не встречается – разве что очень изредка. Она стала легкой – крошечной-усохшей – Ты узнаешь кто это? – А-а-сенька – протянула она.

Я ее никогда не забуду, по сути, она была моей первой сердечной подругой. Я любила смотреть, как она рисует – писала натюрморты с искусственных базарных аляповатых букетов – получалась какая-то непривычность – театральность в цветах – нет, не так, как у Яковлева, без трагизма, скорее декоративно. Было по-настоящему интересно …» Из воспоминаний Аси Лапидус © о Е.Н. Поманской.