Я все сбиваюсь на литературу: Письма из заключения. Стихи / Юлий Даниэль

Я все сбиваюсь на литературу: Письма из заключения. Стихи / Юлий Даниэль

М.: Общество «Мемориал», Звенья, 2000

896 с., ил., 22 х 15 см.

В издательском иллюстрированном переплете. Хорошее состояние блока. Переплет с пятнами и немного выгнут.

Из аннотации: «Ожидаешь читать книгу как "историческую", тем более что время и место повестования строго очерчены: 1965-1970, мордовские лагеря и Владимирская тюрьма. Однако она оказывается (и цитата, выбранная ее названием, не случайна, но чуть-чуть не дотягивает до передачи ее атмосферы) лирической. Не потому она лирическая, что автор, "сбиваясь на литературу", т.е. на литературные темы, пишет свои письма как-то особенно "литературно", как-то специально "лирически". И не потому, что за письмами в этой книге следуют стихи (частично прошедшие на волю в письмах, частично - переданные нелегальными путями). "Лирика" этой книги - любовь сидящего в заключении автора к друзьям, близким и далеким, к их детям и родителям, ко всем, кто ему пишет и о ком ему пишут, и к товарищам по заключению, хотя о них чем дальше, тем труднее писать: и лагерные правила на глазах устрожаются, а во Владимирской тюрьме цензура просто не позволяет упоминать сосидельцев.

И вторая любовь этой книги – любовь к Юлику, Юлию, Юлию Марковичу всех, кто ему пишет. Этих писем нет в книге, но по подробным ответам, по описанию, а то и цитированию полученных писем очевидна эта общая любовь, захватывающая и тех, кто до ареста Юлия Даниэля был с ним мало знаком или даже вовсе незнаком.

В обращениях Юлия Даниэля к друзьям, к каждому поодиночке, вырисовывается коллективный портрет той особой группы людей второй половины 60-х, которые по меньшей мере не боялись писать письма в лагеря и тюрьмы (но большинство осмеливалось не только на это). Коллективный, но тем более индивидуальный, чем больше те или иные люди писали Юлию Даниэлю. И в этом смысле лирическая книга приобретает "историческое", почти социопсихологическое измерение, объясняет многое, что или забыто, или не понято ни вовремя, ни позже и отнюдь не подтягивается под пошлое понятие "шестидесятники". Нет, как сказано, уз святее товарищества. Ими - а не идеологией, или верой в "социализм с человеческим лицом", или неверием в него, или даже верой-неверием в Господа Бога - связаны эти люди. И, конечно, в этот круг входят и те, кто сидел вместе с Даниэлем, - хотя бы потому, что и им начали писать те же люди, друзья Юлия, ставшие и их друзьями, или хотя бы потому, что читатель писем получает не менее яркий их "коллективно-индивидуальный" портрет.

Я позволю себе не цитировать самого Даниэля, не называть имена друзей - да и трудно было бы беспристрастно выбрать, – оставляя читателю все наслаждение встречи с живым текстом и знакомства с живыми людьми, даже если многих из них уже и нет с нами».