Рукопись «пушкинского» стихотворения Окуджавы, письма Лихачева, Бондарева, Трифонова и многое другое

Материалы из архива литературоведа Бориса Ивановича Бурсова. 1940-1970-е гг. Материалы из архива вложены в канцелярскую папку. В числе материалов — рукопись стихотворения Б. Окуджавы «Счастливчик» («Александру Сергеевичу хорошо, ему прекрасно...») с дарственной надписью Б.И. Бурсову, поздравление Б.И. Бурсова с 60-летием от коллектива ленинградских писателей (с подписями В. Шефнера, Г. Гора, В. Орлова и др.), более 30 рукописных и машинописных писем писателей и ученых, адресованных Б.И. Бурсову (в их числе — Д. Лихачев, Ю. Оксман, Г. Марков, Ю. Бондарев, Ю. Трифонов и др.), более 30 фотографий разных лет, связанных, в том числе, с участием Бурсова в Великой Отечественной войне.

Борис Иванович Бурсов (1905-1997) — литературовед, литературный критик, член Союза писателей СССР (1938), сотрудник Института русской литературы (1938–1941), доктор филологических наук (1951), профессор Ленинградского государственного университета (1948–1966) и Ленинградского педагогического института им. Герцена (1966–1997), Заслуженный деятель науки РСФСР (1976), лауреат Государственной премии СССР (1987).

«... К сожалению, к кампании преследователей присоединились и такие люди, как Б. И. Бурсов. Тогда это был начинающий самородок, человек того разряда, который очень любили проникнутые просветительским пафосом старые ученые. То что Бурсов — из простой крестьянской семьи и чуть ли не до восемнадцати лет был неграмотным, в соединении с бесспорной талантливостью привлекало к нему внимание старых ученых. Того, что ум его не гибок и явно склоняется к догматизму, старались не замечать, а его поистине безграничное самомнение в ту пору ещё не проявилось. Я был слушателем первых лекций Бурсова: они были тяжелы, неинтересны, но содержательны. Тем более для нас было неожиданностью, когда мы узнали, что Бурсов на одном разгромном собрании, обратившись с кафедры к Эйхенбауму, сказал: „Борис Михайлович, признайтесь, ведь вы не любите русский народ!“ Такие слова в те дни были равносильны приговору, который не подлежит апелляции» (Из воспоминаний Ю.М. Лотмана).